«Язык в порядке. Если кто и деградирует, то только говорящие». Филолог Людмила Калинина — о ключевых словах времени, доверии и манипуляциях

Кто кому [не]доверяет 

― Прежде всего, хотела бы отметить, что организаторы выбрали очень актуальную тему. Моя задача ― показать, как доверие и недоверие отражается в языке, насколько можно доверять языку, действительно ли он является зеркалом реальности или все сложнее.

Доверие и недоверие ― вопрос, который человека всегда волновал и волновать будет, но в последнее время эта тема буквально пульсирует в СМИ. Она стала чрезвычайно важной, об этом говорят даже заголовки. Например, недавно были приняты новые критерии оценки эффективности работы губернатора ― и в списке из пятнадцати пунктов первым стоит уровень доверия жителей региона к власти и президенту.

А что у нас вообще происходит с доверием к власти? ВЦИОМ отмечает, что около 72 процента россиян доверяют президенту Владимиру Путину. В «Телеграме» есть канал «Дабл Ять», который проводит собственные опросы [дублируя опросы ВЦИОМа]. Их подписчики тоже проголосовали за уровень доверия к президенту, и оказалось, что 83 процента не доверяют ему. В связи с этим вопрос ― какому опросу верить, один и тот же президент имеется в виду и что вообще происходит?

Если отвлечься от власти и посмотреть на что-то рядом, то есть еще один опрос. На конец 2018 года, по данным ВЦИОМа, только половина россиян доверяет полицейским. Или церковь ― по данным фонда «Общественное мнение», больше 60% россиян доверяют РПЦ. Но доверяет ли сама РПЦ россиянам? Не так давно вышло заявление митрополита Екатеринбургского и Верхотурского Кирилла по поводу отказа от идеи строить  храма в сквере ― и оно начиналось со слов «в атмосфере тотальной лжи и обмана».

Может быть, это чисто российское явление, что у нас все время есть сложности в отношениях между гражданином и государством. Но если продолжить листать СМИ [есть такой заголовок] ― «Дональд Трамп опроверг сообщение об усилении кибератак на Россию». То есть за рубежом между властью и обществом, СМИ и обществом тоже все сложно.

Можем посмотреть на нейтральную сферу ― заботу о здоровье. Например, [заголовок в СМИ] «Всемирная организация здравоохранения включила недоверие к вакцинации в число десяти глобальных угроз человеческому здоровью». То есть куда ни кинь, всюду у нас недоверие: в сфере политики, общественной жизни, заботы о здоровье.

Какое бывает недоверие

― Я постаралась структурировать сферы недоверия, посмотрела на материалы СМИ. Как мне кажется, выделяется четыре основных сферы: взаимное недоверие между гражданами и государством, недоверие человека к технологиям, к другим людям и к самому себе. Эти области тесно связаны, можно сказать, они взаимопроникают друг в друга.

Самая большая сфера ― слова, отражающие взаимное недоверие между гражданами и государством. То есть граждане не доверяют государству, а государство сомневается, что граждане лояльны и что без какой-то специальной информационной обработки граждане поддержат государство. Об этом говорят такие слова, как «блокировка», «вохрократия» (власть силовиков), «зомбоящик», «изоляция рунета», «ихтамнеты», «посадки за репосты», «роскомпозор», «стабилизец», «шпиль».

Ряд таких слов связаны с конкретными непопулярными действиями власти ― «мусорные протесты», «пакет Яровой» [поправки ряду законов, обязывающие провайдеров хранить данные о пользователях и их трафик, внесен депутатом Ириной Яровой]. Какие-то слова обретают оттенок недоверия только в контексте. Например, само по себе слово «блокировка» нейтральное ― можно заблокировать автомобиль, а можно мессенджер. «Шпиль» вне контекста ― это архитектурная деталь, а в контексте доверия или недоверия это замечательная история, которая демонстрирует, что не все гладко.

Вторая группа, актуальная именно для рубежа XX–XXI веков, ― слова, отражающие недоверие человека к технологиям. Они показывают уязвимость человека перед технологиями, которые сейчас допускают различные виды мошенничества, дискриминации, злоупотребления со стороны пользователей, которые разбираются в этом лучше основной массы людей. Например, сюда относятся слова «анонимайзер», «фишинг», «даркнет» (темный слой интернета, для которого характерна более высокая степень анонимности, здесь сконцентрированы сообщества, занимающиеся преступной деятельностью), «кибербуллинг» (травля в сети, жестокость онлайн с использованием электронных форм взаимодействия), «пранк» (розыгрыш), «тролль», «фейк».  

Третья область ― слова, отражающие недоверие человека к другому человеку. Это не новость, мы все знаем, что найти в жизни человека, которому ты доверяешь, это большое счастье. Но в наши дни это очень обострилось, потому что технологии позволяют одному человеку контролировать другого на более высоком уровне. Слова этой группы обозначают контроль за лицами, считающимися неблагонадежными, способы осуществления такого контроля, причины утраты доверия и необходимость контроля. Например, браслеты для мониторинга или видеорегистратор ― полезная вещь, но появилась она из-за того, что мы не доверяем прохожим на улице и другим автомобилистам. Сюда же можно отнести программы родительского контроля на телефоне и компьютере, скрытые камеры, средства прослушки, слитые фото, явление фактчекинга.

Различные оскорбления власти, чувств верующих ― оскорбление ослабляет доверие. Сюда же относится харассмент ― в России это слово употребляют в связи с сексуальными домогательствами, но это и вообще нарушение личных границ человека: пренебрежительные высказывания о расовой или религиозной принадлежности человека, сексуальной ориентации также можно расценивать как харассмент.

Четвертая группа ― недоверие человека к самому себе. Речь идет о том, что нередко возникают ситуации, когда мы сомневаемся, что видим и воспринимаем действительность правильно. Это может быть вызвано какими-то искажениями, сбоями [в организме] или действиями манипулятора. Чтобы преодолеть это, нужна постоянная самопроверка, или техника психологической защиты. Например, недавно в интернете разбирались, какого цвета платье ― оказалось, наши органы зрения видят по-разному, и из-за этого и разных настроек экранов мы видели платье по-разному. Есть психологические манипуляции, психологическое давление, газлайтинг ― это форма психологического насилия, цель которого в том, чтобы заставить жертву сомневаться в собственной адекватности, нормальности своего восприятия действительности, адекватности испытываемых эмоций. Так человека можно буквально свести с ума.

Как проводят судебные лингвистические экспертизы

― Почему эти сферы активно развиваются? Причины я бы связала не с языком, потому что язык лишь отражает реальность. Первая причина ― эволюционная, потому что выживаемость человека всегда была связана с тем, чтобы уклоняться от того, что кажется опасным, ложным, недостоверным. Вторая причина ― цивилизационная, она связана со сферой высоких технологий. Они сейчас позволяют имитировать действительность и даже человеческое мышление настолько достоверно, что сложно отличить от реальности (это голограммы, фотошоп, голосовые редакторы, искусственный интеллект).

Можно ли доверять языку как зеркалу действительности? Я бы сказала, что можно, потому что язык отражает то, что мы видим вокруг нас. Доверять или не доверять реальности, каждый решает сам. Язык сейчас не деградирует, он чувствует ― если кто и деградирует, то только говорящие. Никто никого не заставляет говорить «че» или материться, использовать иноязычную лексику.

― Судя по всему, вы осуждаете блокировки, закон Яровой, посадки за репосты. Но как быть с тем, что вы и ваши коллеги на протяжении долгих лет сотрудничаете с полицией, пишете обвинительные заключения по 282 статье [Уголовного кодекса «Экстремизм»]? В частности, Калинин Алексей Анатольевич написал заключение, что обращение «русич» является экстремистским, что надо говорить «гражданин России», и тогда тебя не посадят. У вас совесть есть? Вам не стыдно рассказывать про свободу слова, про блокировки и при этом сотрудничать с полицией, писать за пять тысяч рублей экспертизы? ― спросил у Калининой один из гостей баркемпа, свое имя он не назвал.

― Спасибо, что вы высказались, но многое из того, что вы сказали, ко мне не относится. Алексей Анатольевич мой муж, и если вам интересно, что когда он писал, то [обратитесь к нему]… Лингвистическая экспертиза ― это особая область, у которой есть свои законы, и эксперт не из головы берет вещи, что к чему относится. Если интересно, существует Гильдия лингвистов-экспертов  ГЛЭДИС по информационным и документационным спорам. У них есть свои нормативные акты, своя литература, и эксперт выносит заключение, руководствуясь не своим личным мнением, а только этими документами. Потому что любой другой коллега может сказать, что экспертиза несправедлива, и ученое сообщество не будет руку подавать [тому, кто сделал несправедливую экспертизу], ― ответила Людмила Калинина.

― Делают, да [такие экспертизы, которые подтверждают версию правоохранительных органов]. Но мы же не говорим, что полиция ― это изначально что-то плохое, и полиция бывает права, и кто-то что-то нарушает, и экстремисты есть. Если полиция обратилась, не значит, что мы должны сразу сказать, что ничего нет. Кто-то действительно мог неаккуратно высказаться, потому что есть такие слова и выражения, по которым можно привлечь. Экспертизу может делать только человек с ученой степенью, не ниже кандидата наук, и если он подписывает экспертизу, то он за нее отвечает. Не просто так, что «мне показалось, что это слово грубое». Это проверяется по массе словарей, учитываются прецеденты, ― добавила она в комментарии «7x7».

В Кирове 22 и 23 июня в Поселке программистов прошел баркемп — интеллектуальный лагерь под открытым небом, где участники дискутируют на важные темы и обмениваются опытом. Тема 2019 года — «В эпоху [не]доверия», участники обсуждали доверие к власти, медиа, в обществе, фондам, инвестициям. В 2016 году здесь обсуждали инициативное бюджетирование, в 2017-м — право на информацию и открытость органов власти, а в 2018 году говорили о том, как информационные технологии влияют на гражданское общество.